Предварительные замечания. Проблемы социальной политики и пути достижения социальной справедливости в стране, которые поднял Владимир Путин[1] активно обсуждались и вселили некоторый оптимизм в социальных «низах». Но эти проблемы, стоит обсуждать в широком контексте: социо-культурном и политическом, региональном и этнонациональном. Ибо при таком комплексном (системном) подходе не все однозначно. Электорат некритичен к противоречиям, эксперты же не имеют права пройти мимо них. А противоречия, логические нестыковки в подходах В. Путина (по социальной политике)  бросаются в глаза при их сравнении с общим вектором финансовой и экономической политики страны, с евразийским строительством, региональной и этнонациональной политикой в стране. Можно ли совместить в одной «упаковке» идеологию неолиберализма и решение проблем социальной справедливости (далее, СС)? Какие мифы получили наибольшее распространенные вокруг темы СС в России? Насколько адекватно отражает соцполитика государства социо–культурные, национальные и региональные особенности?

1. Мифология вокруг темы социальной справедливости в России

Миф о сокращении бедности. Государственные СМИ и ангажированные политики и эксперты старательно внедряют миф о сокращение доли бедных в стране за последние 10 лет до 15-17 % населения. Но официальные данные о бедных  и деклассированных социальных элементах существенно разняться с реальными данными социальной статистики и соцопросов населения. На эту качественную разницу обратили внимание экс-директор НИИ статистики, д.э.н., Василий Симчера[2], академик Олег Богомолов[3], член-корреспондент РАН, директор Института СЭПН РАН, Н.М. Римашевская[4] и др. ученые.

Вопрос о бедности, безусловно, политический вопрос. В советскую эпоху предпочитали говорить о минимальном потребительском бюджете (МПБ). В МПБ в структуре расходов доля питания составляла 52%, а доля услуг – 15,0%[5]. Но разрушительные реформы 90-х г. прошлого века отбросили подавляющее большинство населения страны, составлявшее «ядро» советского среднего класса, за черту бедности, измеряемого уровнем МПБ. Если считать по старой (советской) методике (МПБ) в число «бедных» в «либеральной» России попали бы почти 80% населения (!!?). Появились, так называемые, «новые бедные». Это те, кто по образованию и квалификации, социальному статусу и возрасту составляли «средний класс» в советский период и имели достаток выше МПБ. Работающие бедные –учителя и врачи, преподаватели в вузах и ССУЗ, служащие и рабочие - «чисто» российский феномен. Тогда правительственные чиновники придумали новый показатель бедности – бюджет прожиточного минимума (БПМ), согласно которому доля расходов на питание составляет 68,3%, а расходы на услуги – 7,4%. Если считать по БПМ, то доля бедных  в стране уж не столь шокировала публику, всего то около 30-35% (на начало 2000 г.). Именно показателями БМП и оперируют официальные структуры, водя в заблуждение и власти, и население; вопреки международным нормам показателя бедности. То, что в России считают бедностью, согласно ООН-м документам считается нищетой.  

Поэтому в стране реально бедных около 60-75%, из которых около 15% составляют нищие и деклассированные элементы: одинокие престарелые, бомжи и алкоголики, наркоманы, беспризорники и проститутки. Государственные мужи руководствуются данными федеральных министерств, а эксперты данными социологических опросов и социальной статистики. «60% всего взрослого населения страны и 40% социально активного населения живут очень бедно - гласит доклад Института общественного проектирования от 2006 г.-  Их личные доходы составляют от 25 до 110 долларов»[6].

Нет оснований думать, что ситуация с тех пор изменилась кардинально, учитывая кризис 2008-2009 г.г. и его последствия для наиболее уязвимых социальных групп. Приведенные выше данные четко коррелируют с данными опроса ВЦИОМ в те же годы. Около 55% населения страны наиболее привлекательными для себя партиями назвали те, которые выступают за социальную справедливость и социальную защиту населения. Хотя по данным этого же опроса только 36% отнесли себя к сторонникам «левой» (социально-справедливой) ориентации, при выборе из 3-х основных идейно-политических течений ("левые", "правые", "националисты").

Миф о децильном коэффициенте и СС. Еще одна актуальная проблема методологического характера в связи с темой обсуждения – это способность децильного коэффициента (ДК) к адекватной оценке социального расслоения – наиболее информативного показателя СС и социального неравенства. Насколько в методологическом плане адекватно передает уровень ДК состояние социального расслоения в обществе в таких странах как Россия?

Здесь важны следующие моменты. Первый связан с расслоением по доходам работников внутри одних и тех организаций (государственных и муниципальных учреждений, аффилированных с государством структур, корпораций и др.). Скандально известные заработки топ-менеджмента различных ОАО, госкорпораций  и государственных институтов (в сфере образования, здравоохранения и т.д.) в пределах от 0,3-0,5 млн. руб. до нескольких (а то и десятков) млн.руб. в месяц, на фоне нескольких десятков тыс. руб. /в месяц рядового состава – это более чем наглядное свидетельство предельной асоциальности как разработчиков законов, позволяющих такое расслоение, так и самого топ- менеджмента этих структур. Ясно, что социальная стабильность в таких структурах опирается исключительно на страх и на «ручные» профсоюзы. Здесь очевидно копирование американской практики, где соотношение доходов высшего звена управления и основной массы работников нескольких сотен компаний росло с каждым годом: от 40:1 в 1980 г., 120:1 в 1995 г. и до 200:1 в 2000 г[7]. Не случайно В. Путин обратил внимание на огромное расслоение в доходах руководств вузов и преподавательского состава, на встрече с Советом ректоров вузов страны*.

Второй момент связан со степенью объективности оценки самого ДК в пределах 15,0-16,7 (2009 г.)[8] за последние годы. По данным экс-директора НИИ статистики, профессора Василия Симчера, реальное значение ДК в России составляет 28-35[9]. Это очень высокая цифра, скорее характерная для среднеразвитых стран Африки и Латинской Америки.  

Третий момент связан со слоем сверхбогатых: долларовыми миллионерами и миллиардерами. Учитывая сложность, а то и недоступность для исследования этих слоев общества (порядка 1-2 % нас.), то вряд можно считать релевантной сравнение доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных для оценки СС. Различия в доходах и уровне жизни в пределах 5-10 (возможно и больше) характерны для социальных групп в пределах одних и тех профессиональных ниш и организаций, одних и тех же районов и кварталов в крупных городах России.

Другое дело, когда доходы верхних слоев российского общества («коллективной Рублевки») сотни раз превосходят доходы большинства населения и десятки раз – доходы среднего класса (около 15-20% населения).  Здесь уже мы имеем дело,  «в «чистом» виде, с предвестниками социального расизма – с множеством закрытых территорий, живущих своей особой и недосягаемой для остальных жизнью, окруженной «морем» нищеты и социальной безысходности.   Именно такой образ и стиль жизни предрек миру в целом, еще  в начале 1980-х г.,  Жак Аттали, теоретик мондиализма. Рублевку не обязательно видеть, её «чувствуют» особым социальным зрением. Но таких «рубловек» по стране сотни и тысячи, и располагаются они в самых живописных уголках пригородов российских городов. Негативный социальный эффект от подобного наглядного факта расслоения, как я полагаю, значительно превосходит эффект от этнокультурных «гетто», коими пугают россиян ангажированные корпоративные СМИ.

Еще один негативный эффект подобного социального расслоения связан с уменьшением потребления и спроса, как результат сокращение влияния мультипликационного фактора (согласно теории Дж. Кейнса). О сознательном характере подобной социально-экономической политики в России, как результата демонетизации и пресловутой «борьбы за низкую инфляцию», и её последствиях  написано в исследованиях Центра проблемного анализа и государственно-проектного управления (директор, С. С. Сулакшин)[10].

Поэтому, представляется, что официальная оценка значения ДК в России не передает всего драматизма ситуации с социальным расслоением. Перерасчет ДК, с учетом теневых доходов, и оценка его значения в пределах 28-35 (по данным Василия Семчира) в какой-то степени адекватно эксплицирует ситуацию с социальным расслоением. Тем не менее, учитывая все вышеизложенное, для оценки степени социального расслоение я бы предложил сравнить доходы наиболее богатых 5 % населения с доходами наиболее бедных 10% или 20% нас. Проблема в данном случае усугубляется не просто и не столько «ненавистью к богатым» (приписываемыми российскому обществу, доминирующими социально-психологическими установками),  а сколько степенью легитимности средств достижения таких экономических «высот» наиболее преуспевающими слоями.  

С такой постановкой проблемы СС связан и вопрос о социальной стабильности. Как правило, западные социологи считают значение ДК на уровне 10-12 опасной для стабильности в обществе. Такое расслоение выводит на улицы десятки и сотни тыс., а то и млн. граждан этих стран, и правящий класс вынужден идти на компромиссы. Но так было в 1970- 80-е г.г., когда еще существовал Советский Союз  а (социал- демократическая по сути) политика государства «всеобщего благоденствия» на Западе была направлена на создание устойчивого среднего класса. Но времена изменились. Значение ДК,  к примеру, за последние годы достигла в США  уровня 15,0 в Португалии, Испании и Греции – уровня 10,0-12,0. И именно в этих странах мы наблюдаем наиболее мощные акции социального протеста, как бы подтверждая прогнозы социологов. В связи с этим актуален (в научном и политическом плане) вопрос: какое значение ДК критично для России, если даже официально установленный уровень 13,9 (2001 г.)-16,5 (2010 г.) который держится многие годы не повлек за собой сколь-либо значимые массовые акции протеста? Более того социальное расслоение за последние 10-12 лет даже усилилось, косвенным индикаторами чего являются: а) увеличение доли долларовых миллиардеров за 2000-2011 гг. в разы (3-е место в мире после США и Китая); б) расширение географии «рублевок», своеобразных индикаторов наступающей эпохи социального апартеида и в) сенсационные признания эк-директора НИИ статистики. Как все это согласуется с обостренным чувством СС и социального равенства присущим для русской социо-культуры, как полагают многие эксперты и политики?

Отвечая на последний вопрос, выдвину две, взаимно дополняющие друг друга, рабочие гипотезы. Во первых, в русской культуре силен и другой важный  компонент: это – государственническая установка. Она  и побеждает первую: такова очевидно психологическая «формула», коими руководствуются многие в своем выборе. Во вторых, традиционный на Руси (в особенности, в советский период) авторитарно-бюрократический режим не способствовали в прошлом формированию устойчивых социальных образований, способности к «классовой» самоорганизации и кооперации. Потому в России до сих пор слабы независимые профсоюзы,  а тот, который на слуху – Конфедерация независимых профсоюзов – по сути, «органичное» продолжение государства. Да, «левые» ориентации достаточно сильны (больше 50% населения), но они не получают адекватного отражения в политической и социальной борьбе за свои права.

Закономерен также вопрос: почему государство упорно отказывается от прогрессивного налогообложения и налога на престижное потребление? Только  в предвыборный период 2012 г. В. Путин заговорил о налоге на роскошь*, хотя и здесь много методических «подводных риф». В странах со сложившимися социал- демократическими традициями (даже в англосаксонских) именно посредством этих «инструментов» сглаживаются социальные различия и социальные противоречия. Обоснования вроде  того, что все это «для привлечения зарубежных инвесторов и т.пр.» - не могут служить оправданием. Все это, на самом деле, для тех верхних 5% «элиты», которые зарабатывают в России, а тратят и живут в лондонах и ниццах.

Общим местом  в экспертном сообществе стали, также, рассуждения о недостаточном финансировании социальных обязательств государства.  Для иллюстрации этого факта  Т.Б. Бердникова[11] приводит данные по динамике функциональной структуры расходов федерального бюджета  и темпов роста расходов федерального бюджета за 2005-2010 г.г. Академик РАН, Сергей Глазьева писал по этому поводу следующее: «…социальные обязательства государства недофинансируются вдвое, а расходы на науку и стимулирование НТП остаются на порядок ниже дореформенного уровня… уровень расходов государства на социально-экономическое развитие в России, будучи одним из самых низких в мире, не отвечает ни требованиям социального государства, ни потребностям развития человеческого потенциала. Чтобы достичь среднемирового уровня социальных расходов, российскому государству надо увеличить их на 4,9% ВВП.»[12]. И это, как отмечает С.Глазьев, результат сознательной политики, проводимой по рецептам МВФ начиная с 1990-х и следствие демонетизации. При такой политике социальные расходы в бюджете РФ (на образование и науку, здравоохранение и социальную политику) в 2-3 раза уступают развитым странам.

Такая модель социальной политики мало чем отличается от колониальной, проводимой в интересах крупных ТНК. И здесь, как это не прискорбно, вполне уместно сравнение России даже с некоторыми странами в Полинезии (?!), в которых значительная часть доходов от экспорта сырья «складируется» в пресловутых стабилизационных фондах. Что-то примерно 2-3 ВВП (?!). Именно потому «левая» идея в России получила отчетливый этнонациональный оттенок, а состояние СС оценивается в терминах «социальный геноцид русского народа».

Проблема СС и миф о легитимности. С вышеуказанными ложными интерпретациями проблемы СС в России, связан и миф о легитимности. Вопрос о легитимности (постановка проблемы впервые у Макса Вебера) сознательно путают с проблемой законности. Государственные мужи, стремясь обеспечить, всеми правдами и неправдами, победу на выборах своей партии и своего кандидата в президенты страны, полагают, что это есть легитимность: «законность (вернее, её видимость) соблюдена, народ «за нас», следовательно «порядок вещей» в государстве устраивает большинство населения (т.е., с проблемой СС более или менее вопрос можно считать решенным) что еще нужно оппозиции?». Это сознательно культивируемая «верхами» установка «легитимирует» (в правящем слое) особую жестокость при разгоне протестных акций внесистемной оппозиции.

Но власть упорно не хочет замечать реально фиксируемый социологией кризис легитимности, который тесно связан с восприятием социальной и экономической ситуации как крайне несправедливой (около 90% опрошенных респондентов)[13]. Сфальсифицированные результаты выборов и демонстрация лояльности (в отношении исполнительной власти, в лице президента страны) частью патриотической интеллигенции рассматриваются достаточными критериями легитимности. Это удобно для власть имущих, но не устраивает подавляющее большинство российского общества.   

2. Этнонациональный и региональный срез проблемы социальной справедливости в РФ

Актуальность «левой» ориентации (на СС) в российском обществе, хотя несколько и снизилась с 1990-х г., но еще сохраняет свою значимость и модифицировалась. В «левой» ориентации большое место стала занимать этнонациональная проблематика в следующих  интерпретациях: в региональном разрезе – кто и кого кормить в стране?; в федеральном, общегосударственном  разрезе – кто в доме хозяин и является ли русский народ по факту государствообразующим?; на уровне отдельных регионов – богатые  и «наглые» южане, и бедное русское большинство*. Таким образом, постановка проблемы СС в российском обществе приобрела многомерный характер, который не сводится только к «чисто» экономическим аспектам. Попробуем осветить проблему СС в этом ракурсе.

Действительно, нельзя признать справедливым положение, когда наиболее многочисленный (русский) народ лишен статуса государствообразующей нации и возможности полноценного управления Российским государством. Но в такой постановке проблема приобретает «чисто» политическое звучание о правах и возможностях этнонации, составляющей подавляющее большинство в государстве, на подлинный суверенитет. Актуальна в этой связи проблема корреляции бедности и уровня доходов в зависимости от этнонационального признака. Можно предположить, что мы получим «очень интересные и шокирующие» (общественное сознание) данные.  

Вопрос о СС в региональном разрезе и в связи с наиболее обсуждаемой темой Северного Кавказа в среде русских национал-демократов не столь однозначен и требует более пристального внимания. Лозунг «Хватит кормить Кавказ!» стал одним из главных мотиваторов митинговой активности и мобилизации национал–демократов, мечтающих превратить Россию в образцовую европейскую демократию. Достаточно обоснованная критика этой новой разновидности (уже русского) сепаратизма приведена в работах Андрея и Евгении  Малаховых, Андрея Коваленко и др. авторов [14].

Что характерно для освещения темы СС в этнонациональном и региональном разрезе?

Во первых, софизм и манипуляции, сознательная фальсификация данных социальной статистики и реальных фактов, приводимых лидерами национал -демократов. Эти господа не гнушаются откровенной ложью.

Во вторых, национал- демократы нередко экстраполируют идею «отделения России от Северного Кавказа» и на другие регионы страны, в частности, на Сибирь и Дальний Восток. Тем самым они демонстрируют идентичность своих позиций с установками либерал- прозападников, которые к региональной бюджетной политике подходят с позиций «рентабельности или нерентабельности» региона. Никакие геополитические и стратегические интересы страны не могут иметь значение, коль скоро вопрос касается денег, этого высшего божества неолибералов.

В третьих, в постановке проблемы социальной политики в региональном разрезе национал-демократы демонстрируют  откровенное невежество в том, что касается вопросов бюджетного федерализма. Впрочем, такую же неграмотность демонстрируют, нередко, и высокопоставленные чиновники, известные политики и пр. Невежество проявляется в путанице вокруг вопроса «кто и кого кормит», в непонимании природы федерализма и соотношения «донорства» и «реципиенства».

3. Бюджетный федерализм и проблема социальной справедливости в РФ

В рейтинг «самых дотационных» 20 субъектов   РФ за 2010 г., вопреки расхожему мнению, входят только 3 северокавказских республик и 8 регионов Дальнего Востока[15]. «Азбукой» бюджетного процесса в любом федеративном государстве является наличие доноров и реципиентов среди субъектов Федерации. Поэтому чтобы сгладить социально- экономические различия применяется механизм перераспределения доходов между богатыми «донорами» с одной стороны, и бедными «реципиентами» с другой. Таким (основным) механизмом в РФ является федеральный Фонд финансовой помощи регионам (ФФПР), который был создан в 1994 г. и все последние годы является основой межбюджетных трансфертов (ФФПР консолидирует до 70% всех средств, предназначенных для регионов)[16] а в структуре федерального бюджета составляет порядка 15-20%.

Распределение регионов страны на доноров и реципиентов есть объективный результат разделения труда  внутри страны, или более выгодных условий для развития экономики. К примеру, нет никакой заслуги властей или населения Тюмени, Ямало-Ненецкой и Ханта-Мансийской АО в их выдающихся успехах по налоговым сборам. Разделение труда в рамках одной страны ведет, кроме того, к тому, что в одних регионах высокие сборы налогов, а в других значительно меньше.

Объективно доноров среди субъектов РФ около 40%, если считать по консолидированным бюджетам с учетом встречных финансовых потоков и 8 из них – это национально-территориальные образования[17]. В данном контексте не стоит забывать, что природная рента, полученная за счет экспорта ресурсов из Татарстане и Башкортостана, Ямало-Ненецкого и Ханта -Мансийского округов, формирует немалую часть федерального бюджета. Если же руководствоваться данными минфина и госказначейства РФ, то только 19 субъектов РФ – доноры и, следовательно, доля реципиентов возрастает до 75 %. В  число устойчивых реципиентов входят также и немало «русских»  областей и краев[18]. Доходы между самими богатыми и самыми бедными регионами России, несмотря  на политику выравнивания проводимую ФЦ, отличаются в 14 раз. Это по данным официальной статистики, а реально – около 40[19].

В целом же в России объем финансовой помощи регионам из ФФРП  в 1990-е г. аккумулировал всего лишь около 2% ВВП страны, когда как в США и Канаде – в пределах 3-4%.[20]; в 2000-е г. эта доля в РФ увеличилась до почти 3,0%[21].

Среди реципиентов можно выделить высокодотационные регионы, те субъекты, в бюджетах которых  доля федеральных дотаций составляет примерно 50 %  и более доходов субнациональных бюджетов. Из «русских» субъектов РФ в этом списке стабильно присутствуют на протяжении многих лет Амурская, Ивановская, Псковская, Магаданская и Камчатская области, Алтайский край и др. субъекты[22]. Главным образом – из Южной Сибири, Дальнего Востока и, в меньшей степени, из Центральной России. В этот же список высокодотационных входят многие республики СКФО, кроме КБР и РСО–Алания.

Как правило, чаще всего обсуждается тема непропорционально высокого финансирования Чечни. Действительно, бюджет Чеченской республики в 2010г. составил 67,19 млрд.руб. (при населении около 1,2 млн. чел.), из которых 58,114 млрд. руб. (или 86,5%) это – дотации. Это тоже большая цифра. Но не стоит забывать о том, что госкомпания «Роснефть» в Чечне добывает нефть и газ, а налоги от этой деятельности идут напрямую в федеральный бюджет[23]. Бюджеты же соседних регионов Ставрополья и Дагестана в 2010 г. составили около 65-70 млрд. руб. (при населении почти 2 раза превосходящей численность населения в Чечне: соответственно, около 2, 65  и 2, 5 млн. чел. населения).  Вполне оправдан вопрос: почему при столь отличных данных по количеству населения субъектов РФ их финансирование примерно одинаково?

Отвечая на этот вопрос, часть экспертов ссылаются на трудную судьбу Чечни за последние 20 лет: две военные кампании, более 150 тыс. погибших, столько же, а то и больше, инвалидов и больных, травмированных войнами и беспределом боевиков и силовиков; разрушенные экономика и социальная инфраструктура. Все это надо восстанавливать, да еще продемонстрировать Европе добрую волю Кремля. Дороже обойдется, если все будет пущено на самотек, а иски и претензии к Москве и решения Страсбургского суда, обойдутся, быть может, еще дороже. Есть уже прецеденты. Поэтому вопрос стоит поставить в другой плоскости: 1) как обеспечить наиболее эффективное использование налогового потенциала сверхдотационных национальных образований (Ингушетии, Чечни, Тыва, Дагестан и др.); 2) что необходимо сделать, чтобы эти субъекты РФ оптимально включить в межрегиональное, общероссийское и мировое разделение труда? Разумеется, эти проблемы не решить без нейтрализации коррупции и теневой экономики.

СС,  коррупция и теневая экономика. Как правило СС, коррупция и теневая экономика – это тесно друг с другом связанные явления: чем больше коррупции, тем больше теневой экономики; чем больше теневой экономики, тем меньше собираемость налогов и социальных выплат уязвимым группам населения, и тем больше «приватизации» налогов  и доходов узкой группой социальной верхушки из чиновников и олигархов, а также, социальной поляризации и расслоения в обществе; как следствие, тем больше социального недовольства и нестабильности в обществе. Реальная модель функционирования обществ стран III- го и частично II-миров, включая и РФ, примерно соответствует описанной схеме. В России регионы отличаются по вышеуказанным характеристикам: более всего коррупция и теневая экономика развиты на Юге страны. Подробному анализу этих взаимосвязей на Северном Кавказе посвящена одна из глав авторского исследования[24].

Исследование показало, что наиболее информативный показатель, характеризующий уровень коррупции и теневой экономики, а следовательно и социального неравенства – это доля налоговых и вненалоговых сборов в ВРП; чем её меньше, тем больше коррупции и теневой экономики. Корреляция очень тесная. В регионах Северного Кавказа по данным на 1999 год, наблюдались самые низкие значения доли налогов и прочих сборов в ВРП: от 9,0% до 15,5%.[25] (это уровень «слабо» и среднеразвитых стран Африки, где «процветает» коррупция и теневая экономика). По РФ этот же показатель, по данным на 2000 год составлял 20,3%. 

Полученные результаты вполне совпадали с международными исследованиями, проведенными Всемирным банком (ВБ), которые выявили такие же закономерности.   Масштабы «серой» (теневой) экономики в различных регионах России, по данным на середину 1990-х г., были сопоставимы с данными в странах II-го (Восточная Европа, Латинская Америка) и III-го миров (среднеразвитые страны Азии и Африки)[26]. В развитых же странах доля налогов и прочих сборов в ВВП составляет около 25-40%. И этот показатель демонстрирует высокую степень корреляции с масштабами теневого сектора экономики и слабостью госаппарата, с социальным расслоением и бедностью соответствующих стран.

СС и распределении налогов между бюджетами разных уровней. Другой механизм, используемый для выравнивания социально- экономического положения регионов – распределение налогов и вненалоговых сборов между бюджетами ФЦ и регионов. Так вот, в России хорошо собираемые налоги, без всякого расщепления, прямиком поступают в федеральный бюджет (к примеру, НДС). Когда как в нормальных федерациях налоги, как правило, расщепляются: часть налога поступает в федеральный, другая часть – в региональные бюджеты (к примеру, в ФРГ, Канаде, Испании и т.д.). В таких странах в федеральные бюджеты поступают только 50-60% всех налогов и вненалоговых сборов. Таким образом, региональные власти мотивируются к повышению собираемости налогов и вненалоговых сборов.

В России же, вопреки нормам Налогового кодекса (требующего распределять налоги в пропорции 50%:50%) в федеральный бюджет аккумулируются примерно 70% налогов и других сборов по стране.

Безусловно, страна огромная, требующая высокой централизации доходов и больших общегосударственных расходов. Но многие эксперты уверены, что 70% сборов, аккумулируемых в федеральном бюджете – это слишком много и пора восстановить в своих правах норму НК РФ, внеся туда изменение: 60% для ФЦ, и 40% для регионов. Пока же налоговая политика в стране настроена так, что нейтрализует стремление к повышению сборов и стимулирует установку на скрытие доходов на местах. Рост налоговых сборов в регионе автоматически влечет за собой урезание дотаций и трансфертов.

4. Социальная справедливость и этническое разделение труда

Что касается постановки проблемы «богатых южан (имеются в виду выходцы из Кавказа), и бедных местных россиян, (в основном русского населения)», то здесь важно объективное осмысление этого реально значимого социального явления. Прежде всего, необходимо отделить причину и следствие: стало ли такое этно– социальное расслоение следствием коррупции среди местных органов власти и появления возможности (для российских кавказцев) увода  части доходов в тень (подальше от контрольных органов), или же это явление – результат своеобразного этнического разделения труда (далее, ЭРТ)? Как правило, эти два фактора, как бы, взаимно дополняют друг друга. С одной стороны, мы имеем дело с коррупцией на уровне местного самоуправления, включая и правоохранительные и силовые органы, а с другой –  с социологическим явлением этнического разделения труда. К примеру, в некоторых сферах бизнеса даже китайцы не могут конкурировать с азербайджанцами. Последние настолько умело, с  минимальными издержками, выстраивают длинные цепи «от поля и до прилавка», или «от поля и рынка и до ресторанного стола», что мало, кто способен конкурировать с ними в этом плане. Этим объясняется, в немалой степени, пресловутое «засилье» азербайджанцев на рынках многих мегаполисов России и их непропорционально высокое представительство в ресторанном бизнесе. Аналогично дело обстоит и с представителями армянской диаспоры, которые умело кооперируясь между собой, успешно проявляют себя в сфере среднего и малого бизнеса в торговле (сети коммерческих «точек», супермаркетов, строительстве и т.д.).

Ничего особенного в таком явлении, как ЭРТ нет. Из социальной практики многих стран известно, что именно этнические меньшинства занимают в непропорционально высокой степени определенные бизнес –ниши в странах пребывания: китайцы – в Северной Америке и странах ЮВА, а в последние 10-летия – в России  и странах СНГ; русские, к примеру – в странах Прибалтики; кавказцы – в России и на Украине. Именно успех в бизнесе гарантирует определенный социальный статус и именно на эту сферу не распространяются государственные ограничения и преференции. К примеру, для русских  в Прибалтике закрыт путь государственной карьеры, и как следствие, энергия социального самоутверждения канализируется в экономической нише. Аналогично, с некоторыми послаблениями, дело обстоит и в России в том, что касается кавказцев. Проблема еще усугубляется безработицей и низкими зарплатами в сфере реального производства, в котором широко представлены русские. Отсюда – обостренное восприятие ощущение экономического неравенства и расслоения.

Но что тут важно? Не следует забывать, что именно русская культура, создавала великую державу; что именно эта культура требует высокой социальной и психологической мобилизации, в том числе и прежде всего, в сфере научно-технологических продвинутых отраслей, военного дела, безопасности и т. д. Это культура больших пространств и стратегических целей и смыслов; культура государствообразующего народа. Соответственно выстраивается и система ценностей труда и профессий. Если оценивать «этническое» расслоение сквозь призму как особенностей разделения труда, так и роли русской культуры в государственном строительстве, то проблема частично, нейтрализуется, как мне представляется. Хотя все это вовсе не означает, что в русской культуре слабо предпринимательское начало. Социальный геноцид 1918-30-х г.г., направленный на «кулаков» и буржуазию, лишил во многом русский народ его наиболее предприимчивого слоя.

5. Модель социальной справедливости и  социо–культурные традиции в русской истории  

Социо–культурные и религиозные особенности восприятия СС –  тема одновременно интересная и «опасная», ибо затрагивает сферу ценностей и смыслов. Как правило, довольно часто СС связывают с особенностями русской культуры, артельными традициями русской общины[27].  Еще во второй половине XIX-го века Карл Маркс выдвинул, противоречащую европоцентрической модели и взглядам русской социал-демократии, идею о возможности построения социализма в России минуя капитализм, с опорой на артельные традиции русской общины. «Если Россия будет идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 года (т.е., к капитализму. – Х.Д.Ш.)- писал К. Маркс,- то она упустит наилучший случай, который история когда–либо предоставляла какому–либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя»[28]. И далее: «…специальные изыскания, которые я произвел на основании материалов, почерпнутых мной из первоисточников, убедили меня, что русская община является точкой опоры социального возрождения России, однако для того чтобы она могла функционировать как таковая, нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития»[29]. В этом плане К.Маркс вполне солидаризировался с русскими социал- революционерами вроде Чернышевского и выражал недоумение, по поводу приписываемой ему теории универсального характера капитализма и его всеобщности для всего человечества.

Но насколько традиции социальной солидарности русской общины мы вправе рассматривать как исключительное явление русской истории? Не есть ли в этом утверждении некоторое преувеличение. В докладе  Т. А. Чикаевой[30], презентованной на семинаре в Центре ПА и ГПУ (директор С.С. Сулакшин) пожалуй слишком много эмоций и  идеализации, связанной с ролью русской общины и моделью СС,  выработанной в России за последние века.

Между тем русская история знала и другие типы общин, с другими моделями социальных отношений, далеко не соответствующих легитимным (для Центральной России) нормам и принципам СС. Это общины: поморские, казачьи, староверские, с несколько иными моделями СС, предполагавших сочетание частной и общиной собственности на землю.  Безусловно, самой распространенной была крестьянская община в Центральной России (более 60 % населения Империи во 2- половине XIX в).  Для такого типа общины, в силу исторических, политических   и геоклиматических условий, была характерна специфическая модель социального устройства, сочетавшего в себе общинную демократию с экономической уравниловкой. Такая модель опиралась на общинную собственность и традиционную практику передела земли. Именно с этой практикой и связанной с ней социальной психологией крестьян, столкнулись реформы Столыпина с 1907-е г. Ненависть «мира» (сельской общины) к кулакам - выделившимся из общей массы преуспевающим (рачительным) крестьянам – достаточно широко распространенное явление «до» и после Февральской революции. В Центральной России, нечто подобное повторилось, после неолиберальных реформ начала 1990-х г., когда поджигали коммерческие лавки (или магазины) и фермерские хозяйства в сельской местности. Сотни, возможно и тысячи таких фактов. Это та самая модель СС, которую можно определить в терминах негативного эгалитаризма (уравниловки).

Другие типы общин -   поморов или казаков, к примеру - где общинная собственность на землю вполне сочеталась с частной,  в процентном отношении составляли меньшинство, но они серьезно влияли на жизнь окраин Российского государства. Кстати, на социальное расслоение поморских общин обращали внимание еще в конце XVIII в. Именно переселенцы из поморских «черносошенных» (т.е., государственных- Х.Д.Ш.) крестьян составили впоследствии «ядро» уральских казаков. «Одной из основных причин ухода черносошных крестьян из Поморья  в  Сибирь,… А.А. Преображенский называет помимо прочих и  высокую степень социального расслоения поморской  деревни, сложившуюся на протяжении  XVII в. По его мнению,  в  результате этого процесса «мирские» власти не препятствовали выходу разорившихся крестьян из  общины, справедливо находя  в  этом выгоду  и  облегчение для всех остальных ее членов. Поморские уезды,…..развивались  в  экономическом отношении быстрее сопредельных территорий»[31].

Такая модель СС, утвердившаяся в поморской общине, более конструктивна и оптимальна, с точки зрения её социально-экономического развития. Если отвлечься от религиозно-исторических различий, примерно подобная же модель СС (опирающаяся на сочетание общинной и частной собственности на землю и на гражданский тип общины) сложился в лоне докапиталистических обществ Кавказа, Китая и в других регионах мира.     

Именно сочетание общинной и частной собственности дают нам на выходе ту модель СС, которая основана на позитивном эгалитаризме, что предполагает легитимный характер определенного уровня неравенства. Если рассматривать идеальные типы, то именно для общин поморов, староверов (и казаков, с некоторыми оговорками) характерна модель позитивного эгалитаризма и общинной демократии; такое понимание СС, которое стимулирует развитие, рост богатства отдельных хозяйств и, следовательно, общего богатства общины. Известны множество примеров прекрасной трудовой и бизнес-этики староверов в XIX в. (твердое слово купца-старовера, к примеру), которое они, как люди с крепким духом и верой, сохранили и в советский период[32].

В целом же, мы не можем пройти мимо таких качественных различий, определяющих разные модели СС. Нельзя идеализировать то, что на самом деле требует критической научной оценки.

6. Социальная справедливость в религиозных традициях западного мира

К.Маркс, идея социализма и русская община. О том, что СС – это категория изменчивая, исторически обусловленная характером эпохи и строем общества писали еще   классики утопического и научного социализма. Как утверждал Карл Маркс, «говорить о естественной справедливости – бессмыслица». И с этим можно согласиться, правда с одним «но». Основным мейстримом в научной мысли на Западе, при сравнительном анализе социальной политики и состояния СС в разных культурах является противопоставление «хорошего (оптимального) сочетания принципов СС и прав человека на Западе» и «другого (неоптимального) сочетания СС с ущемлением прав человека на Востоке»; своеобразный западноцентризм в теории СС, практика которого, якобы, корнями уходит в античный и древнеримский мир. Это клише прочно вошло в качестве устойчивого стереотипа, причем без прочного научного обоснования, в основном – в англосаксонскую научную школу. Известный американский социальный психолог Дэвид Майерс,  к примеру, безапаляционно заявлял, что в цивилизациях Запада и Востока, еще до Великих географических открытий, сложились принципиально разные по смыслу характеристики понятий «социальное» и «справедливое»; что в античной Греции и Древнем Риме, которые, якобы, были колыбелью средневековой западной цивилизации, сформировался индивидуалистический стереотип поведения (сомнительный тезис- Х.Д.Ш.), что и обусловливал приоритет личных целей перед интересами определенной социальной группы. Традиционные же восточные цивилизации по Д. Майеру отдают преимущество коллективным ценностям, которые имеют приоритет перед индивидуальными интересами, при этом человек Востока идентифицирует себя, прежде всего, с определенным социумом. Отсюда исторически сложилось и два подхода к определению прав человека и социальной справедливости.[33] Майерс очевидно был плохо знаком с историей Китая, где еще много веков назад и даже тысячелетие, сформировался обширный слой малого и среднего бизнеса (настоящих капиталистов), которые, правда, государством облагались прогрессивным налогом. Это и являлось основной причиной эмиграции в более благоприятные для бизнеса края: главным образом – в страны ЮВА. Собственно, обширный слой китайских «хуацяо» в странах ЮВА, образовавшийся еще к XVIII в. результат такой политики. Китайские правители, таким образом, ограничивали рост капиталов и доходов, полагая (справедливо), что большие капиталы непременно захотят и реальной власти[34].

Вообще, это характерная особенность либеральной (преимущественно, англосаксонской) научной школы и её склонность к широким обобщениям, понимая под Западом почти всю Европу и Северную Америку. Причем, не удосуживаясь даже изучить европейских классиков научной мысли: французских мыслителей Гюстава Лебона, Алексиса де Токвиля, немецкого социолога Макса Вебера.

Г. Лебон о СС в католической и православной (греческой) интерпретации. Чем же ценно исследование французского ученого-психолога, Г. Лебона в интересующем нас контексте? – Тем, что показывает существенные различия в понимании  принципов СС и прав человека среди народов Европы: «латинян»- католиков, немцев и англосаксов[35]. То есть, «права человека» и «СС» не универсальные для стран Запада категории. Интересно, что в отличие от другой работы Лебона (Психология народов и толп), его монорафия «Психология социализма» (Челябинск, Социум, 2019 г. 476 с.), мало известна;  в силу слабой рекламы и малых тиражей, по причинам, которые, как мне кажется, лежат в области политкорректности.   

Так вот, сравнительный анализ моделей социо–политического устройства и построения  СС-го общества в ряде стран Европы, данный Г. Лебоном, несколько перекликается с данными о моделях построения СС-го общества в разных странах из научного доклада Бердниковой Т.Б. В докладе приводится описание социальных моделей отдельных государств: Германии, Франции, Великобритании, Швеции и Китая[36], но не объясняется природа этих различий.

Лебон сформулировал вывод о том, что для православной Греции и католического мира стран Южной Европы характерно примерно единое восприятие принципов СС и социалистических идей. Он сравнил психологию социалистических устремлений в Латинской Америке и в странах Южной Европы. Автор особо не вникает в характер верований христиан, но достаточно точно отмечает общие для католиков  и, отчасти, для православных греков психологические черты и распространенность «левых» и патерналистских идей.

Оценивая то, что происходит в последние годы и месяцы в Греции, Италии, Испании и Португалии (в связи с кризисом в ЕС) невольно вспоминаешь Г.Лебона  и его прозорливые замечания. Установки на патернализм и этатизм – упование на государство как единственного источника справедливого порядка  и распределения доходов – выраженные эгалитарные ориентации и неприятие индивидуализма, определенная неразвитость личностного начала, коллективистские ориентации и, по контрасту, слабо выраженные предприимчивость,   экономическая активность  и мобильность – вот неполный перечень характеристик, которыми награждает Лебон «латинян» и также православных греков. Отсюда – и стремление к построению такого государства, которое бы все и вся регулировало, контролировало к «удовольствию большинства», невзирая на экономически активное и богатое меньшинство. Бедность и периодические «смуты» в государствах «латинян» автор исследования сводит исключительно к расово-этническим (социально-психологическим) факторам большинства, «мешающим развиваться индивидуумам»; блокирующим инициативу и предприимчивость, ради «пресловутого» (как пишет Г.Лебон) принципа социализма. Только немцев Лебон выделяет как народ, для которых в равной мере характерны как черты англосаксов – предприимчивость и инициативность, рационализм и прагматизм –так и черты «латинян»-  государственный «патернализм» с элементами социализма.  

Социальное равенство или свобода. Но еще до Лебона, другой французский социолог А. де Токвиль отмечал, что стремление к свободе у народов континентальной Европы вторично по отношению к стремлению к социальному равенству: «..стремление к свободе и сама идея свободы стала зарождаться (в Европе- Х.Д.Ш.) лишь с того времени, когда условия существования людей начали уравниваться - как следствие этого равенства….В истории этих народов равенство предшествовало свободе»[37]. Он прозорливо замечает, что вслед за идеей социального равенства неизбежно следует централизация власти, упование на государство как на единственного справедливого арбитра, с неизбежным при этом наступлением на права и свободы граждан. Безусловно, де Токвиль в понятие социального равенства вкладывает, прежде всего, разрушение сословных перегородок. Но и не только это. В условиях все более ярко проявляемого нового разделения на классы (буржуазии – «денежной аристократии» и пролетариев) он  имел в виду и уравнивание в экономических условиях жизни различных социальных слоев.

Вот, к примеру, что пишет Макс Вебер про католиков, ссылаясь на другого немецкого исследователя М.Оффенбаха: «Католик….спокойнее; наделенный значительно более слабой склонностью к приобретательству, он предпочитает устойчивое обеспеченное существование, пусть с меньшим доходом, рискованной, тревожной жизни, подчас открывающей путь к богатству и почестям...»[38]. Не правда, ли очень похоже на экономическое поведение православного человека, который также мало (или еще менее) склонен к приобретательству, чем католик и руководствуется ценностями более высокого порядка.

Особенности скандинавского понимания СС и религиозные истоки. Критически оценивая взгляды Г. Лебона, можно отметить, что психология социализма (установка на принципы СС) в его демократической форме и в сочетании с капитализмом была отличительной чертой и в странах некатолического мира: в Северной Европе, Германии и странах Скандинавии и Прибалтики. Что для этих стран характерно в социо-культурном и религиозном плане? – Приверженность лютерантству, одной из первых течений в протестантизме, начало которому было положено Мартином Лютером. Концепция призвания (в более узком смысле, мирской профессии) Лютера стала тем основанием, на котором сформировалась социальная и трудовая этика лютеран; а впоследствии – и бизнес-этика. Лютер связав мирскую профессию и мирской труд с религией – в понятиях религиозного долга и служения Богу в мирской профессии – положил основы легитимации методического, рационального   и честного труда, как подлинно благочестивого образа жизни. В сочетании с концепцией предопределения Жана Кальвина, вероучение Мартина Лютера – инициатора Реформации Церкви и основоположника протестантизма – свершило поистине революционные сдвиги  в сознании адептов новой религии*; соответственно, в механизмах социализации и воспитания, в мотивации и ценностях труда и бизнеса. Через ряд поколений сформировалась уже совершенно новая социо- культура, разительно отличавшая лютеран от их соседей: католиков или православных. Такое отличие хорошо описано в исследовании (российского ученого- этнолога, С. В. Лурье) социально-экономического поведения финских (лютеран) и русских поморов (православных) крестьян, которые окультуривали новые земли в условиях сурового северного климата.[39]

В каком сочетании все эти факторы «присутствуют» в генезисе «северной» (скандинавской) модели социализма, как логически непротиворечиво связано лютеранство с такой моделью СС – это отдельный исследовательский вопрос. Я же пока выдвину рабочую гипотезу: дополнительным фактором генезиса «северной» модели СС являлось широкое распространение полисного типа поселений (относительно независимых городов и деревень), в сочетании с хуторской системой и слабо выраженный характер сословных  различий. Такая культура, в сочетании с лютеранской (религиозной) традицией, на выходе дает модель СС, которую мы можем определять также в терминах позитивного эгалитаризма; сочетающего в себе умеренный индивидуализм и высокий уровень трудолюбия и достижительной мотивации с одной стороны, и социальную солидарность с другой. Можно утверждать, что для стран Скандинавии, Прибалтики и Северной Европы характерно даже более глубокое восприятие принципов СС, чем принято, к примеру, в современной России. Кстати, Т.Б. Бердникова в своем докладе обратила внимание на эту особенность при классификации социальных моделей государств, где отдельно были приведены данные по Северной Европе.

Англосаксонское понимание СС. Теперь рассмотрим другой ареал, англосаксонский, который формировался преимущественно под влиянием кальвинистской (протестантской) традиции и различных сектантских ответвлений от него. В англосаксонских странах, где распространение получили секты кальвинистского толка, дело обстояло несколько иначе: более выраженный индивидуализм, разрыв социальных связей в городах и упование на божественную предопределенность «личного спасения», когда сомнения в избранничестве снимались  в упорном и честном труде и накоплении капитала (косвенного признака божественной милости).

Именно у А. де Токвиля впервые звучит мысль о связи религии  и общественных учреждений в США; американской модели демократии и социального устройства общества и протестантских идей и ценностей[40]. Пионеры освоения Северной Америки в лице пуритан – одной из сект протестантов кальвинистского толка из Англии и некоторых стран Европы – как раз и заложили «основы республиканского общественного строя….оставили своим потомкам привычки, идее и нравы, необходимые для процветания республики – пишет А. де Токвиль[41]. Для североевропейских протестантов Америка представлялась как «Земля обетованная», как «новый Израиль» дарованный им Богом, за верность новому вероучению; а коренные жители этой «обетованной земли» - индейцы представлялись как ханааны – язычники, которых можно истребить или покорить. Сравнивая католиков и протестантов Токвиль пишет, что если «Католичество, приучая верующих к послушанию, готовит их к равенству (социальному – Х.Д.Ш.). Протестантство же, напротив, обычно направляет людей не к равенству, а к независимости…В уме американца христианство и свобода переплетаются так тесно, что он не может представить одно от другого[42]. Пуританские секты, эмигрировавшиеся в Северную Америку, были представлены в основном людьми 3-го сословия и они покидали Европу вовсе не по причинам социально-экономического характера. Они были движимы исключительным благочестием и своим, специфическим пониманием долга перед Богом.

Поскольку протестантство из Англии и ряда стран Европы (Швейцарии, Германии и Голландии) открыло «ящик Пандоры», с многочисленными интерпретациями Ветхого завета, то и законы коими руководствовались пилигримы-пионеры освоения Северной Америки один к одному повторяли положения целиком взятые из священных книг Библии: «Второзакония», «Исхода» и «Левитов». Вот так и переплелись религия и социальное и политическое устройство в Северной Америке: Новой Англии и других колониях пилигримов на новом континенте.

А законы коими руководствовались первые протестантские общины в Северной Америке были с одной стороны беспощадны к лености и пьянству, богохульству и прелюбодеяниям,  колдовству и изнасилованию и т.д. и т.пр., но с другой стороны поощряли всячески дух предприимчивости (в экономической сфере) и независимости, благочестивый образ и стиль жизни. Причем, принцип социального равенства распространялся  на сферу гражданских и политических прав и, отчасти, на экономические права, ограничивая право собственности, не позволяя сколачивать большие состояния. Социальная справедливость в американской интерпретации распространялась, прежде всего, на гражданскую и политическую сферу отношений, и понималась как индивидуальные свободы и равенство в правах и возможностях; в сфере же экономических отношений принцип справедливости предполагал честность  (следовательно) и легитимность средств достижения богатства и накопления капитала. Но еще в начале XIX века в этот набор референтов справедливости (в сфере экономических отношений) в Штатах и Канаде входили и религиозные мотивы и ценности. Проще говоря, капитал и богатство – это заслуженная награда за благочестие и усердие на пути Божьем, так как это понималось в различных протестантских сектах.

Промежуточный вывод и о дифференцированном  подходе к Западу в контексте проблемы СС. Все вышеперечисленное достаточно точно характеризует особенности восприятия и функционирования моделей СС в разных культурах Запада. Как правило, в отечественном научном дискурсе не склонны дифференцировать Запад и принято считать, что «западная модель политэкономического устройства не пригодна для России». Но  к оценке самого Запада надобно подходить дифференцировано. На Западе можно выделить как англосаксонский социо–культурный мир, на формирование которого свой заметный отпечаток наложила кальвинистская (протестантская) этика, так и мир сформировавшийся на основе лютеранства (Северная Европа, страны Прибалтики)  и католицизма. И между ними еще в начале XX-го века были очевидны качественные социо–культурные различия, в том числе – и в восприятии СС. И именно в рамках англосаксонского мира финансовый капитал и соответствующий ему ростовщический («иудейский») этос победил производственный капитал – и соответствующий ему протестантский этос; в заочном споре выдающихся социологов Вернера Зомбарта и Карла Маркса победил первый. Эта пиррова победа не проходит бесследно не только для стран Запада, но и всего мира. Особенно болезненна это отражается на России, которая с начала 90-х г. XX –го века взяла на вооружение худшую модель капитализма и соответствующих (неолиберальных) реформ, в духе англо-саксонского индивидуализма и «ветхозаветного» ростовщичества, со всеми вытекающими отсюда социальными последствиями.   

Вместо заключения (выводы)

1. Социо–культура российского общества и неолиберализм. Российская правящая элита, взяв на вооружение неолиберальную модель реформ, с начала 1990-х г. поступила вопреки социо-культурным традициям русского   и других коренных народов страны. Радикальные реформаторы подошли к русскому обществу как к «tabula rasa», проигнорировав  исторические традиции, социо- культурные и религиозные особенности России. Некритичное копирование и внедрение англосаксонской права и законов (в том числе, и в социально- экономической сфере) привели к тяжелым социальным и политическим последствиям для страны и общества в целом. Финансовая и экономическая политику государства по прежнему не склона считаться с интересами большинства и ведется в интересах узкого меньшинства: компрадорской буржуазии и высшей бюрократии – части правящего класса, тесно связанной с Западом. Поскольку финансово–экономическая политика государства не суверенна, то это прямо отражается и на социальной справедливости. Поэтому в первую очередь необходимо поменять «правила игры», на основе новой суверенной финансовой доктрины. Это позволит решить проблему демонетизации и недофинансирования социальной политики; расширит инвестиционную базу развития реального сектора и новой индустриализации. 

2. Отказ от привычных мифов при оценке уровня бедности. Опора на ложь госстатистики  и ангажированных экспертов приводит к неадекватным государственным решениям. Необходимо восстановить как минимум методический подход (советского периода) в целом соответствующий международным нормам, которыми определяется «уровень бедности» и установить новые стандарты минимального потребительского бюджета. Это позволить: частично нейтрализовать низовую (массовую) коррупцию, которая, как правило, подпитывает коррупцию в верхах; нейтрализовать также социальное расслоение в обществе. 

3. Переоценка уровня социального расслоения в обществе. Необходимо по новому подходить к анализу уровня социального расслоения через децильный коэффициент, опираясь на беспристрастные экспертные оценки. В рамках такого подхода необходимо кардинально поменять правила, которые регулируют уровень  доходов (зарплат) работников  и топ- менеджмента госучреждений (в вузах и школах, больницах и др. организациях) и различных госкорпорациях и ОАО; привести их в соответствие, хотя бы, с европейскими (страны Скандинавии) нормами.

4. Пора вести прогрессивное налогообложение на доходы богатых и сверхбогатых (до 5% нас.), которое позволит во многом снять социальное напряжение. Ссылки на то, что «коррупция и нечестность контрольно–надзорных органов – серьезная помеха для восстановления принципов СС» не выдерживают критики. 

5. Проблема «5-й колонны». Реализация вышеперечисленных мер не возможна без кардинального решения этой проблемы, прочно оседлавшей финансово-экономический блок в правительстве страны. Здесь играет свою негативную роль серьезный фактор, в лице глобальной финансовой «элиты». Через ряд звеньев она воздействует на масс-медиа, политсистему и правящий класс в Европе и в России.

6. В региональной бюджетной политике, для решения вопроса о мере справедливости налоговых и прочих отчислений в федеральный бюджет и стимулирования раскрытия налогового потенциала региона, необходимо изучить и принять решение: по оптимальному «расщеплению» налогов поступающих в федеральный бюджет (прежде всего, НДС), между регионами и ФЦ (это обычная практика в нормальных федерациях стран Первого мира); довести распределение налогов и вненалоговых сборов между региональными и федеральным бюджетами до соотношения 40:60; внедрить новую систему оценки «честности» (некоррумпированности) региональных властей, в которой одним из  ключевых индикаторов являлась бы доля налоговых и вненалоговых сборов в ВРП.     

7. О целостности и стратегичности политики. Попытка совместить несовместимые «вещи» – неолиберальный курс  с элементами национально-ориентированной политики – неизбежно приведет, в условиях «сжатия» социального времени и своеобразного «ускорения» истории за последние 10-летия, к катастрофе растянутом во времени на несколько лет. Такой паллиатив, подобно Программе ООН «Цели развития тысячелетия» направленной на искоренение бедности в странах III-го мира, неизбежно выродится в борьбу с симптомами, а не причинами болезни; в так называемый,   «благотворительный колониализм». В рамках такой политики остатки с «барского стола» доходов ТНК внутри страны, будет направляться на поддержание физического существования большинства в полном согласии с мондиалистской концепцией 20:80 (20% богатых и представителей среднего класса и 80% бедных и нищих). И идея ЕврАЭС, и идея России как «государства-цивилизации» со своим месседжем для мира и Евразии, выродится в свое жалкое подобие, в форме «чисто» экономического союза государств-вассалов, открытого «всем ветрам»  и с минимальной социальной  и культурной составляющей во внутренней политике.

ПРИМЕЧАНИЯ